|
Загадочная смерть кап. 1 ранга А. Казарского
В этой статье опубликованы материалы из шеститомной
серии книг «Тайны Севастополя» .
Ниже помещена статья из пятой книги «Тайны властные»
Борьба за власть или борьба с властью всегда сопровождалась
человеческими жертвами. Методы борьбы с годами
совершенствовались. От простого физического устранения
несогласных со временем общество перешло к изысканным
методам расправы с неугодными.
Тема отравления людей в последнее время все чаще звучит в
средствах массовой информации. Как тараканов, травят людей и
в Украине, и в России, и в Великобритании и в США. Будь то
президент государства, крупный бизнесмен, банкир или
сотрудник спецслужб, смерть не выбирает свою жертву — жертву
избирательно назначает человек.
И, как свидетельствует история, так было во все времена. Так
«изящно» избавлялись от своих жертв в древние времена и
средние века, так поступают с неугодными и сейчас.
Но вернемся к нашей истории.
В Севастополе на Матросском бульваре стоит памятник с
лаконичной надписью: «Казарскому. Потомству в пример». Это
первый памятник, который в 1839 году был построен в нашем
городе. И с чего конкретно брать пример — с храбрости героя
или «искусства» убирать неугодных, продолжает остается
тайной.
Что же совершил офицер, подвиг которого стал примером для
потомков? Недолго жил обласканный царскими милостями
Александр Казарский. В 1833 году, всего 4 года спустя, не
успев даже жениться, уже, будучи в звании капитана 1 ранга,
он внезапно скончался в Николаеве, куда приехал по случаю
смерти своего дяди.
Все ли мы знаем о жизненном пути этого мужественного
человека?
Коротко напомним историю.
Шла
русско-турецкая война. Четырнадцатого мая 1829 года
находившийся в дозоре у Босфора бриг «Меркурий» под
командованием капитан-лейтенанта Александра Ивановича
Казарского был настигнут двумя турецкими линейными
кораблями. То были стопушечный «Селемие» под флагом
командующего турецким флотом и семидесятичетырехпушечный
«Реал-Бей» под флагом младшего флагмана. Противопоставить им
«Меркурий» мог лишь восемнадцать малокалиберных пушек.
Превосходство неприятеля было более чем тридцатикратное!
Видя, что уйти от турецких кораблей тихоходному бригу не
удастся, командир «Меркурия» собрал офицеров на военный
совет. Все единодушно высказались за бой. Криками «Ура!»
встретили это решение и матросы. Перед крюйт-камерой
Казарский положил заряженный пистолет. Последний оставшийся
в живых член команды должен был взорвать судно во избежание
захвата его неприятелем.
18-пушечный российский бриг в продолжение 3 часов сражался с
настигшими его двумя огромными кораблями турецкого флота.
Когда на горизонте появились русские корабли, Казарский
разрядил лежавший у крюйт-камеры пистолет в воздух. Вскоре
израненный, но не побежденный бриг входил в Севастопольскую
бухту.
Об этом написано много книг и других произведений разного
жанра.
Победа «Меркурия» была настолько фантастичной, что некоторые
знатоки военно-морского искусства отказывались в это верить.
Английский историк Ф. Джейн, узнав о происшедшем сражении,
заявил во всеуслышание: «Совершенно невозможно допустить,
чтобы такое маленькое судно, как «Меркурий», вывело из строя
два линейных корабля».
Но факт блестящей победы официально подтвердила турецкая
сторона, и завистники приумолкли. Имя Казарского было на
устах у всей России. Скромный морской офицер, не окончивший
даже Морского корпуса, в один день стал национальным героем.
Подвиг «Меркурия» вдохновлял художников и поэтов. Лучшие
баталисты страны Айвазовский и Чернецов живописали это
событие масляными красками на многометровых холстяных
полотнах.
«Столь необыкновенное происшествие, доказывающее в
чрезвычайной степени храбрость и твердость духа командира
судна и всех чинов оного, обрекших себя на смерть для
спасения чести флага, ими носимого, превышает всякую
обыкновенную меру награды, какую я могу назначить сим людям,
и токмо благость и неограниченные щедроты Вашего
Императорского Величества в состоянии вознаградить столь
достойный удивления подвиг… Государь, подношу для сего
табель о числе людей, на бриге состоящих, и список офицерам
онаго». (Из доклада командующего флотом)
Помимо специальной памятной медали в честь этого
достославного события все участники боя были удостоены
Георгиевских крестов, а офицеры брига получили право внести
в свой фамильный герб пистолет, который Казарский положил
перед боем у крюйт-камеры. Сам бриг был одним из первых в
русском военно-морском флоте награжден кормовым Георгиевским
флагом и вымпелом. Этим же указом предписывалось всегда
иметь в составе Черноморского флота бриг, построенный по
чертежам легендарного «Меркурия».
Резолюция императора: «Капитан-лейтенанта Казарского
произвести в капитаны 2 ранга, дать Георгия 4-го класса,
назначить в флигель-адъютанты с оставлением при прежней
должности и в герб прибавить пистолет.
Это про тот пистолет, который был положен на крышку люка
крюйт-камеры: последний, из оставшихся в живых офицеров
должен был выстрелить в порох и взорвать бриг.
Всех офицеров — в следующие чины. И у кого нет Владимира,
дать Георгия 4-го класса, всем нижним чинам — знаки отличия
военного ордена и всем офицерам — двойное жалованье в
пожизненный пенсион...
На бриг «Меркурий» — Георгиевский флаг... Повелеваю по
приходе в ветхость заменить его другим, продолжая сие до
времен позднейших, дабы память знаменитых заслуг команды
брига «Меркурий» и его имя во флоте никогда не исчезали и,
переходя из рода в род, на вечные времена служили примером
потомству».
Вот откуда слова на постаменте памятника, исполненного
Брюлловым:
«ПОТОМСТВУ В ПРИМЕР»
Еще некоторое время после сражения Александр Иванович
Казарский командовал «Меркурием», затем принял новейший
фрегат. В 1830 году вместе с князем Трубецким Казарский
ездил в Лондон для поздравления английского короля
Вильгельма IV как представитель Российского флота.
Английские моряки встречали героя со всей торжественностью.
После поездки в Англию Николай I назначает капитана 1 ранга
Казарского своим флигель-адъютантом. Но столичная жизнь не
по душе скромному и незнатному морскому офицеру, не имеющему
ни связей, ни друзей в высшем свете, да и не стремящемуся к
этому.
Весной 1833 года на Черное море для проверки
подготовленности к экспедиции тыловых контор флота был
откомандирован из Петербурга флигель-адъютант Казарский. Как
всегда, Александр Иванович трудился, не покладая рук.
Проведя большую организаторскую работу по подготовке
Босфорской экспедиции и обеспечению ее всеми необходимыми
материалами и продуктами, он принимается за ревизию тыловых
контор и складов в черноморских портах. Вначале он работает
в Одессе, где вскоре вскрывает ряд крупных хищений и
недостач. Затем переезжает в Николаев, где продолжает
напряженно работать, но спустя всего лишь несколько дней
внезапно умирает.
Произошло это 16 июля 1833 года. Было в то время Александру
Ивановичу Казарскому неполных тридцать шесть лет.
 Несмотря
на многочисленные публикации о героическом командире брига
«Меркурий», на то, что его недолгая жизнь, в общем-то,
неплохо исследована, о последних днях пребывания Казарского
в Николаеве историки и писатели хранят упорное молчание. Все
единодушно отмечают одно: смерть героя настолько внезапна и
скоропостижна, что была громом среди ясного неба для всех
его многочисленных друзей и знакомых... А ведь стоило
задуматься и поискать на страницах русской прессы следы того
печального события, и многое перестало бы казаться таким
ясным и простым.
В 1886 году популярный отечественный журнал «Русская
старина» за июль — сентябрь опубликовал воспоминания
Елизаветы Фаренниковой, близкой знакомой всей семьи
Казарских и лично Александра Ивановича. «Русская старина»
являлась одним из самых серьезных исторических журналов
России и публиковала только те материалы, в достоверности
которых сотрудники редакции были уверены. Но, несмотря на
всю сенсационность статьи о причинах смерти Казарского,
публикация прошла незамеченной. Почему? Может, потому, что
была уже иная эпоха. Может, еще почему-то...
Сегодня проверить достоверность публикации Елизаветы
Фаренниковой не представляется возможным. Однако она
полностью подтверждается всей ситуацией, сложившейся на
Черноморском флоте к 1833 году. А то, что статья появилась
на страницах журнала только спустя пятьдесят три года после
трагических событий, может, вероятно, служить лишним
доказательством того, что автор до поры до времени не могла
опубликовать свой материал. Возможно, по каким-то личным
соображениям, возможно, боясь чьей-то мести...
Итак, что же произошло с капитаном 1 ранга Казарским летом
1833 года? Попробуем понять и хотя бы приблизительно
проследить цепь событий, происшедших в июле 1833 года в
Николаеве.
К середине тридцатых годов XIX века крепостное право и
николаевская реакция уже подводили страну к будущей
катастрофе в Крымской войне. На фоне отсталости и застоя
процветали взяточничество и воровство, подкупы и подлоги. Не
был исключением из общего правила и Черноморский флот, в
особенности же его береговые конторы.
Вместе с тем именно двадцатые — тридцатые годы XIX века
стали периодом возмужания целой плеяды замечательных
моряков-черноморцев: П. С. Нахимова, В. И. Истомина, В. А.
Корнилова и других. Достойное место в их строю занимал и
Александр Иванович Казарский, последние месяцы деятельности
которого проходили под началом М. П. Лазарева.
Характеризуя А. И. Казарского, современники наряду со всеми
другими высокими качествами, присущими ему, единодушно
отмечали честность и неподкупность.
Зная о его высоких моральных качествах, морской министр
именно ему поручает в 1831-1832 годах провести несколько
крупных ревизий, чтобы хоть как-то уменьшить масштабы
хищений. Бывший командир «Меркурия» со всей ответственностью
провел такие ревизии в Нижегородской, Симбирской,
Саратовской и ряде других губерний, вскрыв там очень большие
злоупотребления и недостачу, что, естественно, вызвало
серьезное раздражение чиновничьих кругов, так или иначе
причастных к этому.
Весной 1833 года к встрече Казарского на юге России,
безусловно, готовились. Вполне вероятна и попытка подкупить
столичного ревизора, но если она и была, то окончилась
безрезультатно. Казарского подкупить было невозможно, и
казнокрады это быстро поняли! А деятельность капитана 1
ранга в Одессе показала местным чиновникам, что он настроен
весьма решительно. Тогда-то, видимо, и встал вопрос о том,
как обуздать столичного ревизора. Силы у них для этого были,
тем более что покровительствовали им контр-адмирал Критский
— любимец командующего Черноморским флотом Грейга (сына
героя Чесменского и Гогландского сражений) — и правитель
канцелярии командующего Иванов.
 Против
них был бессилен даже начальник штаба флота М. П. Лазарев,
который в одном из своих писем жаловался главнокомандующему
русскими вооруженными силами на юге России А. С. Меншикову:
«...Явное препятствие обер-интенданта в изготовлении эскадры
надежным образом и столь дерзкое усилие его препятствовать
мне в выполнении высочайшей воли я доводил до сведения
главного командира, но получил отзыв... оправданиями
обер-интенданта все остается по-старому и ничего не
делается...». Но и Меншиков не мог ничем помочь Лазареву. В
отчаянии он пишет своему другу Шестакову, характеризуя
состояние кораблей эскадры, оставшихся без ремонта и
припасов: «Париж» совершенно сгнил, и надобно удивляться,
как он не развалился... «Пимен» кроме гнилостей в корпусе
имеет все мачты и бушприт гнилыми до такой степени, что
через фок-мачту проткнули железный шомпол насквозь!.. А
фрегат «Штандарт» чуть не утонул... Как мне благоразумнее
при теперешнем случае поступить, не знаю — должность
генерал-адъютанта есть быть фискалом и доносчиком, а я до
сего времени ни тем, ни другим не бывал, хотя вовсе не
считаю бесчестным выводить наружу злоупотребление. Меншикову
писал партикулярно о здешних злоупотреблениях, но толку все
мало».
Сейчас уже почти невозможно установить точно, имел ли место
разговор о творимых на флоте безобразиях между Лазаревым и
Казарским. Однако логика подсказывает, что такого разговора
не могло не быть. Испытывая трудности со снабжением уходящих
к Босфору кораблей, Лазарев и обратился за помощью к
облеченному большой властью флигель-адъютанту императора.
Сталкиваться с посланником Николая I в открытую было далеко
не безопасно, и Казарский с успехом выполнил внезапное и
важное поручение Лазарева.
В своих разговорах с бывшим командиром «Меркурия» Лазарев не
мог, естественно, не коснуться и общего положения дел на
Черноморском флоте. Это видно из приведенных выше его писем
и из того, что сразу же после отправления Босфорской эскадры
Казарский направляется в Николаев, туда, где были
сосредоточены тыловые конторы Черноморского флота.
Можно предположить, что Лазарев снабдил его и какой-то
первичной информацией.
В такой обстановке не могли бездействовать и казнокрады,
понимавшие, что после ревизии Одессы и столкновения с ними
при подготовке Босфорской экспедиции Казарский уже кое-что
знает. Тогда-то, видимо, и возник заговор против не в меру
прыткого ревизора. Вполне возможно, что заговорщики прежде
надеялись попытаться запугать Казарского, а в качестве
крайней меры, если он не согласится на их условия,
предусматривали его физическое уничтожение.
Но учли они не все. Вспомним, что Александр Иванович в свое
время окончил Николаевское штурманское училище, много лет
прослужил на Черноморском флоте. Вскоре Казарский узнал о
заговоре. Фаренникова описывает это так: «Казарский был
предупрежден раньше, что посягают на его жизнь. Оно и
понятно, молодой капитан 1 ранга, флигель-адъютант был
назначен ревизовать, а на флоте тогда были страшные
беспорядки и злоупотребления». Александр Иванович сразу же
стал перед дилеммой: что делать — продолжать свою
деятельность, рискуя жизнью, или немедленно прекратить
проверки и вернуться в Санкт-Петербург?
Дело осложнялось еще и тем, что рассчитывать Казарский мог в
сложившейся ситуации только на свои силы. М. П. Лазарев уже
ушел с эскадрой к Босфору, а командующий флотом адмирал А.
С. Грейг был болен и отошел от дел. Всеми делами
Черноморского флота ведали контр-адмирал Критский и
правитель канцелярии командующего Иванов, повязанные по
рукам и ногам взяточниками и казнокрадами. Но Казарский,
несмотря ни на что, бросает вызов своим врагам!
Мы никогда не узнаем, был ли это поступок человека,
уверенного в своих силах, или, наоборот, шаг отчаявшегося в
неравной борьбе с воровством патриота... Ясно одно: бывший
командир «Меркурия» прекрасно понимал, на что он шел, и все
же решил не отступать, дать бой!
...В первых числах июля 1833 года Александр Иванович
Казарский на пути в Николаев остановился отдохнуть у
супругов Фаренниковых, проживавших в небольшом имении в
двадцати пяти верстах от города. Елизавета Фаренникова в
своих записках отмечает подавленное состояние Казарского,
его необычайную задумчивость и нервозность. Приводит его
слова: «Не по душе мне эта поездка, предчувствия у меня
недобрые». И еще одна важная фраза, сказанная им: «Сегодня я
уезжаю, я вас прошу приехать ко мне в Николаев в четверг, вы
мне там много поможете добрым дружеским советом, а в случае,
не дай Бог, чего я хочу вам передать многое».
Итак, в четверг в Николаеве должно было произойти что-то
очень важное и опасное. Видимо, А. И. Казарский нуждался в
помощи надежных и преданных друзей, потому и хотел
встретиться в этот день с супругами Фаренниковыми. Более
того, он уже располагал определенной информацией и боялся,
что она может исчезнуть после его гибели. Александр Иванович
ошибся в своих подсчетах всего лишь на один день, но эта
роковая ошибка стоила ему жизни!
Спустя несколько дней после прощания Казарского с супругами
Фаренниковыми к ним в четверг под утро прискакал верховой с
известием, что Александр Иванович умирает. Загнав лошадей,
Фаренниковы прибыли в Николаев и нашли Казарского уже в
агонии. Умирая, он успел прошептать им всего лишь одну
фразу: «Мерзавцы, меня отравили!»
Через полчаса в страшных муках он скончался. Уже к вечеру,
как отмечает Фаренникова, «голова, лицо распухли до
невозможности, почернели, как уголь, руки распухли,
почернели аксельбанты, эполеты, все почернело... когда стали
класть в гроб, все волосы упали на подушку».
Анализ обстоятельств смерти А. И. Казарского, внешних
изменений после его кончины дает веское основание полагать,
что командир «Меркурия» был отравлен наиболее известным в то
время ядом — мышьяком. При этом доза, которую дали
Казарскому, была настолько чудовищна, что ее хватило бы на
нескольких человек.
Избрав для осуществления своей подлой цели мышьяк, убийцы
могли рассчитывать прежде всего на то, что криминалистики
как науки тогда еще не было и в помине. Сам факт отравления
мышьяком врачи научились выявлять несколько позднее — в 60-х
годах XIX века, когда стала известна реакция так называемого
мышьякового зеркала. Но к тому времени о загадочной смерти
Казарского уже забыли...
Заканчивая разговор о мышьяке, уместно вспомнить, что он
имеет одну существенную особенность, — этот яд можно выявить
в останках и спустя столетия. Так, например, сравнительно
недавно был научно установлен факт отравления мышьяком
Наполеона (по накоплениям этого яда в волосах умершего).
К сожалению, в силу политических и экономических причин
думать сегодня об эксгумации тела командира «Меркурия» не
приходится...
Но вернемся к событиям лета 1833 в Николаеве. Похороны А. И.
Казарского его знакомая описывает так: «За гробом народу шло
много, в том числе вдовы, сироты, которым он так много
помогал. Все они, рыдая о своем благодетеле, кричали вслух:
«Убили, погубили нашего благодетеля, отравили нашего отца!»
Впереди гроба несли его ордена и золотую шпагу с надписью
«За храбрость», которой Казарский был награжден за штурм
крепости Варна. Черноморцы тяжело переживали смерть героя.
Один из друзей Лазарева писал адмиралу на Босфорскую
эскадру: «...Не буду говорить о горестном чувстве, которое
произвело во мне сие известие: оно отзовется в душе каждого
офицера Российского флота».
 О
загадочной смерти Казарского ходило тогда по Николаеву много
толков. Супруги Фаренниковы, не покинув сразу город,
попытались восстановить события последних дней жизни
Казарского. Они установили, что, прибыв в Николаев,
Александр Иванович за неимением гостиницы снял комнату у
некоей немки. У нее и столовался, причем, обедая, как
правило, просил ее саму вначале испробовать приготовленную
пищу. «Делая по приезде визиты кому следует, — пишет
Фаренникова, — Казарский нигде ничего не ел и не пил, но в
одном генеральском доме дочь хозяина поднесла ему чашку
кофе...» Посчитав, видимо, неудобным отказать молодой
девушке, Казарский выпил кофе. Спустя несколько минут он
почувствовал себя очень плохо. Сразу же поняв, в чем дело,
он поспешил домой и вызвал врача, у которого попросил
противоядия. Мучимый страшными болями, кричал: «Доктор,
спасайте, я отравлен!» Однако врач, скорее всего тоже
вовлеченный в заговор, никакого противоядия не дал, а
посадил Казарского в горячую ванну. Из ванны его вынули уже
полумертвым. Остальное известно...
Реакцию властей на столь внезапную и подозрительную смерть
столичного ревизора Фаренникова описывает следующим образом:
«Были доносы, что Казарского отравили, через полгода прибыла
в Николаев следственная комиссия, отрыли труп, вынули
внутренности и забрали их в Санкт-Петербург. На этом все и
кончилось». Удивляться здесь не приходится. Ведь даже если
предположить, что члены комиссии, прибывшие для
расследования этой загадочной смерти, не были подкуплены,
криминалистика того времени была еще слишком слаба, чтобы
устанавливать причину смерти спустя месяцы...
И еще один факт. В это самое время из Николаева на имя
императора Николая I поступило письмо о неестественной
смерти А. И. Казарского, подписанное николаевским купцом 1-й
гильдии Василием Кореневым, в котором он также указывал на
существование заговора злоумышленников.
Военный историк В. М. Малышев в своем труде
«Флигель-адъютант его императорского величества капитан
первого ранга Александр Иванович Казарский», вышедшем в
Петербурге в 1904 году, пишет по этому поводу: «Донос сей,
по произведенному исследованию, оказался не имеющим никакого
основания и государь император по донесении об этом его
императорскому величеству высочайше соизволил:
«Николаевского 1-й гильдии купца Василия Коренева за
упомянутый выше неуместный донос опубликовать от Сената, с
строгим подтверждением удерживаться впредь от подобных
действий». Это было исполнено указом сената от 22 марта 1834
года».
Говоря современным языком, Кореневу было приказано на уровне
сената держать язык за зубами. Обращает на себя внимание,
что Коренев являлся не просто жителем Николаева и даже не
просто купцом, а купцом 1-й гильдии, то есть наиболее
богатым и влиятельным. Вряд ли человек такого положения,
обладающий трезвым, расчетливым умом, стал бы писать
заведомую напраслину, заранее подвергая себя возможности
быть наказанным и лишенным каких-нибудь привилегий. Уж
он-то, торговый человек, наверняка немало знал о заговоре
флотских казнокрадов, с которыми вращался в одной среде.
Возникает справедливый вопрос: почему Николай I не настоял
на более тщательном расследовании причин смерти своего
флигель-адъютанта? Ответить на него непросто. Но вспомним,
что отравлен Казарский был в доме генерала, и сразу станет
ясно: в том, чтобы замять «дело Казарского», были
заинтересованы самые высокие инстанции, имевшие связи и в
столице. При таком положении дел, естественно, весьма
несложно было организовать должным образом и подачу
материала о смерти Казарского императору. К чести Николая I,
он предпринял все возможные усилия, чтобы разобраться с
таинственной смертью своего флигель-адъютанта. Расследование
дела он поручил шефу корпуса жандармов генералу Бенкендорфу.
Восьмого октября 1833 года Бенкендорф передал императору
записку, где значилось следующее: «Дядя Казарского Моцкевич,
умирая, оставил ему шкатулку с 70 тыс. рублей, которая при
смерти разграблена при большом участии николаевского
полицмейстера Автомонова. Назначено следствие, и Казарский
неоднократно говорил, что постарается непременно открыть
виновных.
Автомонов был в связи с женой капитан-командора Михайловой,
женщиной распутной и предприимчивого характера; у нее
главной приятельницей была некая Роза Ивановна, состоявшая в
коротких отношениях с женой одного аптекаря. Казарский после
обеда у Михайловой, выпивши чашку кофе, почувствовал в себе
действие яда и обратился к штаб-лекарю Петрушевскому,
который объяснил, что Казарский беспрестанно плевал и оттого
образовались на полу черные пятна, которые три раза были
смываемы, но остались черными.
Когда Казарский умер, то тело его было черно, как уголь,
голова и грудь необыкновенным образом раздулись, лицо
обвалилось, волосы на голове облезли, глаза лопнули и ноги
по ступни отвалились в гробу. Все это произошло менее чем в
двое суток. Назначенное Грейгом следствие ничего не открыло,
другое следствие также ничего хорошего не обещает, ибо
Автомонов — ближайший родственник генерал-адъютанта
Лазарева».
 А
что же Николай I? Как он отреагировал на записку
Бенкендорфа? Поверх докладной император наложил размашистую
резолюцию: «Меншикову. Поручаю вам лично, но возлагаю на
вашу совесть открыть лично истину по прибытии в Николаев.
Слишком ужасно. Николай».
Из резолюции видно, что император был потрясен содержанием
записки и писал ее сумбурно, дважды не к месту употребив
слово «лично». Любопытно и то, что, отказываясь от услуг
департамента Бенкендорфа, Николай перепоручил расследование
Меншикову. В чем причина того, что жандармы были отстранены
от «дела Казарского», неизвестно. Только ли в том, что
Бенкендорф в своей записке дает недвусмысленно понять, что
не верит в результат расследования и не очень-то хочет им
заниматься? Снова вопросы, ответа на которые пока нет.
Расследование Меншикова тоже никакой ясности в раскрытие
истинных причин смерти бывшего командира брига «Меркурий» не
внесло. А прошло еще немного времени, и дело за давностью и
недоказанностью было предано забвению.
Вот, пожалуй, и все, что нам известно о смерти А. И.
Казарского. Идя на верную гибель, он все же вступил в
неравное противоборство с всесильным чиновничьим аппаратом
крепостной России, пал, но не отступил в этой борьбе.
Мы знали командира легендарного «Меркурия» как отважного
воина, теперь узнали как патриота и гражданина своего
Отечества в самом высоком смысле этих слов.
Всей своей жизнью и даже смертью доказал Александр Иванович
правомерность надписи, начертанной на памятнике,
поставленном ему: «Казарскому. Потомству в пример».
В чем пример, пусть читатель разберется сам.
|
|
 Статьи
Книги
Труды
Авторские
права
Научно
исследовательская работа
Международная
деятельность
Контакты
"Тайны Севастополя"
Серия из 6 книг ,посвящена 225-летию со дня основания
города-героя Севастополя.
Серия представлена книгами самых разнообразных жанров, от
исторических и научно-исследовательских до мемуаров и
воспоминаний дипломатов.
Читателям представлена уникальная возможность впервые
ознакомиться с ранее закрытыми или вообще запрещенными к
публикациям темами из истории Севастополя и Черноморского
флота.
Как купить
Реклама: return_links();
?>
|
